Федька с потока предложил устроить пати. Людей, решившихся оторваться от учёбы и предаться пьяному разгулу оказалось не так много, что, как я увидел потом, было даже и к лучшему. Детки, бедные детки! Из семи человек двое полвечера обнимались с санфаянсом, один из которых впоследствии вообще сел посреди комнаты в темноте и надел на голову пакет. В пьяном бреду утверждал, дескать он, как джентльмен, просто не в состоянии занимать туалет, который может понадобиться девушке, а блевануть он может и в пакетик...
Другая девушка, из тех, кто вечно в себе и никогда ни с кем не делится своими переживаниями, напилась и весь вечер делилась с нами своими мечтами, страхами, целями в жизни и идеалами. Я слушал её и думал — вот он, чудесный, искренний человечек. А ещё понимал: завтра она проснётся и ей будет мучительно стыдно.
Усевшись на диване, в мерцании свечей и новогодней гирлянды обсуждали с Л. творчество Олдоса Хаксли, прелесть антиутопий и оправданность деления людей на касты. Может, взгляды Л. ещё не вполне сформировались, местами даже нелогичны, но когда она размышляет, она потрясающе красива. Большие карие глаза, тонкие аристократические черты и эта аккуратная эмоциональная сдержанность, которую так красиво может подавать только она.
Позже, уже ночью, она якобы во сне обнимала меня, лёжа на одном со мной матрасе. Прижималась лицом и губами к руке, плечу, шее... Не знаю, чувствовала ли она при этом внутри себя бурю, или простое, исключительно телесное приятие, но ей явно нравилась эта игра, а я был не против.